Во имя жизни (Из записок военного врача) - Страница 20

Мы отлично понимали, что фронт не может дать нам саперов или просто рабочую команду, стало быть, надо искать другие возможности. Я поспешил к эвакуаторам, которыми командовала Валя Муравьева. (Кукушкина уехала в Москву на конференцию женщин-фронтовиков.) Муравьеву я застал возле поезда в самый драматический момент объяснения ее с двумя дюжими санитарами.

— Не санитары, а бездельники попались, — отрывисто роняя фразы, проговорила она.

В душе я не мог не посмеяться при виде двух великанов в сапогах сорок пятого размера, стоявших смирно перед хрупкой Муравьевой.

Нахмуренное лицо ее по мере того, как я рассказывал о нашей идее создать благоустроенные подземные помещения, разглаживалось.

— Могу и я со своими ребятами помочь в свободное время. Ребята у меня хорошие, горы могут своротить!

Вскоре около подвалов появился санитар из команды Муравьевой и с ним четверо легкораненых. Один из них, лейтенант, в мирной жизни прораб-строитель, осмотрев подвальные помещения, заявил, что их осушка потребует пять — шесть суток. Я объяснил, что нам дорог каждый час и в нашем распоряжении от силы двое суток. В разговор вмешался боец с легко запоминавшейся фамилией — Непейвода.

— Товарищ начальник, — обратился он ко мне, перепрыгивая через обломки кирпичей, — у нас в Киеве в оранжереях паровое отопление только второй год налажено, а все время было печное, и сырости никогда не бывало. Я так соображаю, что если и здесь поставить штук десять печурок из железных бочек и топить как следует, ну, вроде как на домне, ей-богу, все сразу высохнет. Хотите, меня поставьте кочегарить или кого другого, все одно, градус можно нагнать. А если что, могу и печки сложить.

С симпатичным, открытым лицом и приятной улыбкой, он производил впечатление деятельного и энергичного человека. Во всяком случае, он был по-настоящему заинтересован в том, чтобы помочь нам.

Бригада новоиспеченных строителей во главе с врачом Солоновичем приступила к работе. Врачи и сестры, в свою очередь, стали укладывать землю, таскать железо, кирпич, расчищать мусор. Доктор Халистов создал звено силачей, которые прорубали в стенах проемы для окон и дверей. Пришли к нам на помощь и жители города, которые и сами на себе ощущали последствия вражеских налетов. Домохозяйки и пионеры, образовав две длинные очереди-цепи, передавали из рук в руки, как по конвейеру, кирпич из разбитого бомбежкой жилого дома к подвалу. За трое суток на стройке перебывало, по крайней мере, четыреста человек, и каждый работал, не считаясь ни со временем, ни с усталостью.

Среди железных бочек, как древнегреческий бог Вулкан, похаживал Непейвода, обливаясь потом и поддерживая нужную температуру.

Строительство, несомненно, благотворно отразилось на моральном состоянии персонала и раненых. Все поверили в прочность нашего бытия на Новоторжской. Труд закалял и сплачивал людей.

— Пока мы не создали для потока легкораненых специального приемно-сортировочного отделения, операционной-перевязочной и эвакуационного отделения, — не раз говорил Минин, — ладу у нас не будет.

Но где взять такие помещения?

Увлекшись идеей запрятать госпиталь под землю, мы совсем забыли об использовании наземных построек, мало-мальски уцелевших в радиусе двух-трех километров.

Уже рассветало, когда я вызвал коменданта госпиталя Гришу Будаева и повел его туда, где виднелись трубы эвакуированного маслозавода, чтобы осмотреть его помещения и территорию.

Направо от маслозавода тянулась станция Новоторжская; там виднелись длинные ряды вагонов и платформ, налево рельсы расходились на Ржев, на Москву. Немного в стороне находились какие-то полуразбитые помещения типа пакгаузов, отделенные проволочным забором от железной дороги. Однако проникнуть в пакгаузы оказалось делом далеко не легким. Деревянные ворота были крепко заколочены изнутри.

Маленький крепыш Гриша Будаев, жаждавший доказать, что ему любое препятствие нипочем, многозначительно посмотрел на меня, потом на забор, потом снова на меня, подмигнул и вдруг, ничего не говоря, разбежался, взвился и через мгновение оказался по ту сторону. За воротами что-то прозвенело, что-то упало с шумом, и они раскрылись, как в сказке.

При бледном свете раннего утра каменные пакгаузы казались величественными: кругом тишина и пустота! И высоко над головой чистое небо.

Мы измеряли шагами длину и ширину двора вокруг пакгаузов. Голова кружилась от подсчетов полезной площади. Толкнув одну половину окна, мы проникли внутрь и стали оглядывать помещение. Представьте себе огромный, как линия Петровского пассажа в Москве, цех: по обеим сторонам широкие двери на роликах ведут во двор. Высота позволяет строить самые радужные планы: стоит только изготовить двух- и трехэтажные станки, на которые устанавливаются носилки с ранеными.

Отправив Будаева за Мининым, Шуром и Степашкиным, я поднялся на чердак, проверил перекрытия. Потолок оказался бетонированным, строили пакгаузы прочно, надолго. Спускаясь с чердака по винтовой лестнице, я увидел Николая Ивановича Минина. Вспотевший, запыхавшийся от бега, в развевающемся белом халате, возбужденный, он бросился ко мне. За ним, подталкиваемый комендантом, в отличном темпе марафонских бегунов, завидевших долгожданный финиш, катился Шур.

Красота! Вот это дворцы! Если мне дадут их, тут можно черт знает что натворить! — радовался Минин. Мы долго стояли посредине двора, залитого утренним солнцем, и рассуждали о кипятильниках, столах, подъездных путях, хирургических бригадах. Вдруг мы заметили, что к нам, еще издали угрожая берданкой, направляется какой-то гражданин. Мы дружно расхохотались при виде этой грозной фигуры. Он оторопело посмотрел на нас.