Во имя жизни (Из записок военного врача) - Страница 44

Первые госпитали для легкораненых, или «ГЛР», которые мне довелось видеть осенью сорок первого года, не производили солидного впечатления. Тогда под Вязьмой они еще находились в младенческой стадии организации. Размещались в наскоро устроенных шалашах и землянках. Перевязочные, ютившиеся в маленьких палатках, не в состоянии были обслужить большое количество раненых, да и само лечение проводилось весьма примитивно. Собственно говоря, это были скорее огромные амбулатории с общежитиями при них. Между тем нередко на одного врача приходилось двести-двести пятьдесят раненых.

И вот по заданию начсанфронта я снова еду в госпиталь для легкораненых, и, конечно, никак не предполагаю, что встречусь с тем же самым госпиталем, что был некогда под Вязьмой.

Как зачарованный, смотрю я на обширное хозяйство. Если раньше этот госпиталь походил больше на бивуак, на лагерь туристов, то теперь положение было совсем иное. Я ходил между ровными рядами удобно устроенных землянок, в которых на нарах в один-два этажа лежали матрацы, аккуратно заправленные одеялами; я с удовольствием осмотрел столовую, кухню, стрелковый тир и полигон, где занимались выздоравливающие, портновские, сапожные и столярные мастерские в учебном городке.

«Вот так мы растем и мужаем!» — думал я. Меня удивило и непривычное зрелище: колонны выздоравливающих бойцов под командованием строевых командиров и под звуки гармошек отправлялись на какие-то занятия. Провожая их взглядом, я сказал начальнику госпиталя, доктору Цветковой:

— Как все изменилось!

— Что же вам у нас больше всего понравилось?

— Об этом я вам скажу позднее, а вы мне прежде всего ответьте, откуда у вас взялись строевые командиры.

— У нас теперь все раненые разбиты по ротам, роты — по взводам. А во главе каждой роты стоит кадровый штатный командир. Собственно, рота и отделение у нас — это одно и то же. Начальником отделения — врач, а помощник у него — командир роты.

— А это двоевластие не мешает?

— Что вы, наоборот! Врачам теперь не житье, а масленица. Они с радостью отдали всю полноту власти командиру, а сами занимаются только медициной. У нас все, как в полку: утренний подъем по сигналу трубы, далее физическая зарядка, туалет, завтрак. Я вам хочу еще показать наши мастерские по ремонту обуви и обмундирования, а главное, нашу гордость — мастерскую по ремонту оружия.

— А что это за сигнал? — спросил я, услышав протяжный звук горна.

— Бери ложку, бери хлеб, — пошутила начальник госпиталя.

— А вас за что-нибудь ругают или только хвалят? — как-то само собой вырвалось у меня.

— Нас нещадно ругает только Банайтис, и ругает весьма справедливо, — продолжала Цветова, — за то, что мало занимаемся научной разработкой своего опыта.

— А вы не задумывались над созданием истории вашего госпиталя?

— Задумывалась. Больше того, собираю материал, думаю, если позволит обстановка, защитить диссертацию, — ответила она, и в первый раз улыбка украсила ее строгое лицо. — Без госпиталей такого типа трудно было бы разрешить проблему лечения легкораненых вблизи от передовой линии фронта, и нечего было бы даже помышлять о возвращении в строй такого количества людей, какое возвращается сегодня.

— У вас, должно быть, есть опытные помощники, специалисты — инженеры, техники? — спросил я, заинтересованный всем виденным в госпитале.

— Есть один строитель, он же и хозяйственник.

— Так кто же вам помог соорудить все это?

— Печальный опыт как не надо создавать госпитали для легкораненых, я великолепно усвоила еще в первые месяцы войны. И сделала для себя определенные выводы. Без способности увлекаться, воспламеняться творческим чувством человек не живет, а прозябает. Он превращается в сухаря!..

«Ишь ты, как заговорила, а я чуть-чуть ее сухарем не окрестил. Нечего сказать, хорош сухарь!»

Нечего и говорить о том, с какой тщательностью подбирали мы бригаду, инструментарий, медикаменты для посылки в Сталинград. Прошел месяц, прошло полтора, мы немало переволновались за Шура, который возглавил нашу «группу усиления», и Николая Николаевича Минина, поехавшего с ним.

Наконец в канун нового 1943 года они возвратились.

— А мы тут думали, раз началось наступление, могут задержать вас. Небось пострашнее, чем в Москве или Новоторжской? — тормошил я Шура.

— Ей-богу, не замечали. Работали, как волы, некогда было и думать. Отправили нас в полевой госпиталь. Ну, скажу я тебе, поработали там хирурги здорово! Такого накала человеческой воли, такого трудового напряжения, страстного горения, как там, я на нашем фронте не видел даже в самые горячие дни. Они не только оказывали помощь раненым, это они делали отлично, но и умели развернуть госпиталь через 30–40 минут после прибытия на новое место. Вот где начинаешь понимать смысл названий ППГ — полевой и подвижной госпиталь. Собственный жилой палаточный фонд, приспособленный для работы в любых метеорологических условиях, а равно и собственный автомобильный транспорт позволяют им перемещаться на любое заданное географическое место, было бы только горючее.

Несомненно, эти госпитали — огромное достижение нашей военной медицины. Они оказывали высокоспециализированную хирургическую помощь: госпиталь, в котором работали Шур и Минин, принимал только раненных в крупные суставы и бедра, а неподалеку стояли госпитали для раненных в грудь и живот и отдельно — для раненных в голову. Раненый попадал не просто к хирургу, а к специалисту, к умельцу.